Электрические киты [litres] - Александр Касаверде

– В том, что мы с тобой никогда не видели здоровых отношений…

И мы сидим молча и смотрим на волны. И Лана говорит, что хочет еще кофе. И я иду за кофе. Пытаюсь удержаться на качающемся корабле. И понимаю, что хочу всю жизнь вот так ходить и приносить ей кофе. Из автомата, из «Старбакса», приготовленный в турке или на костре на краю земли, ранним утром, когда тебя ждет поезд и самолет, а ты несешь ей крепкий эспрессо. Тысяча разных кофе, приготовленных в тысяче разных мест. На кокосовом, на миндальном, на банановом и безлактозном. С пенкой и без пенки. Черный и горький. Или нежно-ванильный. Главное – для Ланы.

И я захожу во внутренний зал. Там паром двухэтажный. На первом в основном мотоциклы и машины. На втором огромный зал и даже небольшой кинотеатр мест на сорок.

И главное, весь паром был забит мотоциклистами. Которые по большей части походили на пиратов. Часть из них хромали. Много колясочников. Много тех, кто вышел живым из предыдущих сражений, но что-то оставил на дороге. Часть себя. Со шрамами или обездвиженными конечностями, они были готовы возвращаться на остров вновь и вновь. Кто-то ради того, чтобы снова участвовать в гонках; кто-то – чтобы просто быть рядом. Японцы, итальянцы, большая часть ирландцев и шотландцев. Но национальность была не важна, потому что в конце концов все они были сорвиголовы.

Медведь с Лехой пили «Браун Эль» с компанией амазонок. Потому что в гонках наравне с мужчинами участвовали и женщины. Рупа с Костей сидели в кинотеатре и смотрели документалку про мифический остров.

И в фильме говорили, что в древности на острове проводили рыцарские турниры и гонки, – это, по сути, продолжение этих турниров.

И еще рассказывали про гонщика-ирландца, который исчез на острове при странных обстоятельствах. Долгие годы он выигрывал все турниры. И вот на одном из заездов он исчез. Не нашли ни обломков, ни следов аварии.

Часть трассы проходила возле обрыва. И по одной из версий, он рухнул в пропасть и мотоцикл и его тело унесло морем. Так это или нет, никто не знает. В фильме еще было его интервью, которое взяли, когда он побил рекорд скорости в триста пятьдесят километров в час. Он сказал, что на мотоцикле ты чувствуешь себя словно на ракете. Живой ракете. Потому что она отзывается на каждое твое движение.

Я засмотрелся и совсем забыл, что шел за кофе. И Лана, наверное, совсем уже окоченела на палубе. И я снова вышел в зал. И увидел небольшую сцену. И акустическая гитара стоит. Все уже готово, и я вспоминаю, что на пароме обещали какого-то фолк-певца, но из-за небольшого шторма концерт отменили.

И я понимаю: или сейчас, или никогда. Сцена и гитара. И я устал жить в вечном ожидании. В вечном страхе оставаться где-то позади. Как про Сэлинджера я читал. Когда он уже в свое отшельничество ушел. Журналистка прикинулась молодой писательницей и задала ему вопрос про мечту. И он так и сказал, что, если у тебя есть мечта, требуй ее! И я требую! Я требую, мать вашу! Сейчас или никогда!

И я подхожу на ватных ногах к сцене. Забираюсь на помост. Беру гитару и беру микрофон. Делаю чек. Дую в него, и стучу, и говорю:

– Всем хелло! Меня зовут Леня Леннон. Я аватара того самого Леннона. В этой реинкарнации я родился в российской глуши. – Короче, Остапа понесло. И говорю: – У меня есть для вас песня. Я спою ее на русском. Но вы поймете, как поняли бы песню раненой птицы. Потому что знайте, что мы все раненые птицы. От сердца к сердцу.

И тут, видно, большая волна прошла, так что я еле устоял на ногах, и думаю, что такого даже у Курта Кобейна не было, когда и музыка качает, и море одновременно.

Я беру гитару. И я слышу, как мотоциклисты приветствуют меня. И в зал входит Лана. И глаза ее сияют, как софиты в ночном клубе. И я слепну от их света. И никого не вижу, кроме нее. И беру первый аккорд. И чувствую, что и публика это чувствует. И Лана это чувствует.

     Когда она целует меня в глаза,

Я больше не вижу ни себя, ни тебя.

Сломанные цветы,

Ты меня держи,

Ты меня держи.

Мы в аквариуме

Своих грез

Уплывем с тобою,

Убежим с тобой

Через поцелуи

Со вкусом роз.

Сломанные цветы,

Ты меня держи,

Ты меня держи.

Друг на друга

Опираясь, качаясь, идем

Ночью и днем,

Ночью и днем.

Мы выживем только вдвоем,

Сломанные цветы.

И тут гитара фонит. Я это, блин, чувствую. Неужели мое первое выступление так может закончиться? Кто-то толкает меня в плечо:

– Йо, бро… Йо, бро, ты чё? Завис? Где здесь отлить можно?

Передо мной стоит японец. Весь в коже. И я машу руками, типа там. И он улыбается и говорит:

– Ол гуд, ол гуд.

Ю лук лайк Джаред Лето.

Рили.

Йес, ван фейс, – говорит, – и показывает, что сейчас обоссытся.

И я достаю блокнот и царапаю слова песни, которые мне сейчас пришли. И думаю, что все равно я ее исполню. Все равно мир обо мне узнает. Потому что я требую. Требую. Кофе, да. Я шел за кофе. И таки нашел этот гребаный автомат.

Целую вечность автомат булькал и шипел, и, когда уже кофе налился, я заметил движение, все загудели, повалили к дверям. И я тоже. На ходу выпивая, обжигая губы кофе, чтобы быстрее избавиться от этого стаканчика в руках. Мы высыпали на палубу. И я нашел Лану. Мы сцепились руками. И вот вдалеке появился берег. Мотоциклисты начали кричать и улюлюкать. Будто прошло не четыре часа, а мы на корабле Магеллана уже третий месяц шли по бескрайнему океану и, обезвоженные и голодные, увидели землю. И эта земля сулила нам самое невероятное приключение в нашей жизни!

Мифический остров

Мы съехали с парома, и я оказался, пожалуй, в самом странном месте, где мне только приходилось бывать. Начать стоит с тумана, который стелется по каждому клочку острова. Постоянно идет дождь. А когда вдруг он не идет, то выходит яркое, обжигающее